Крестьянский пессимизм в годы коллективизации 1920-1930-х гг.: антисоветская риторика поколения «революционного перелома»

Научная статья / Scientific article

УДК 316.6+930.25+002.513.5+352.93+316.77+63-057.2+930.22+651.5+930.23+304.9+316.48+316.485.6+332.05+332.36+332.1

doi 10.28995/2073-0101-2023-3-753-764

Вязинкин, А. Ю., Якимов, К. А.

Тамбовский государственный технический университет, г. Тамбов, Российская Федерация

Крестьянский пессимизм в годы коллективизации 1920-1930-х гг.: антисоветская риторика поколения «революционного перелома»

Viazinkin, Aleksei Yu. Yakimov, Kuzma A.

Tambov State Technical University, Tambov, Russian Federation

Peasant Pessimism in the Days of Collectivization (1920-1930s): Anti-Soviet Rhetoric of the “Revolutionary Turning Point” Generation

Аннотация

Советская политика коллективизации, стремившаяся в принудительной форме привести режим функционирования сельского хозяйства в соответствие с общеполитическим курсом на тотальный контроль и диктат со стороны власти, не могла не вызывать недовольства у крестьянского населения, стремившегося к сбалансированной автономии. В статье рассматривается феномен крестьянского антисоветского пессимизма, выраженного в антиколлективистской риторике представителей аграрного класса. Ряд исследований, посвященных проблематике общественных настроений крестьян в годы коллективизации, проанализировали различные аспекты данной проблемы, однако, малоизученным остается риторический аспект проблемы, существенно дополняющий фрагментарный социально-психологический портрет советской деревни в годы коллективизации. Цель исследования заключается в необходимости устранить пробел в научном знании по обозначенной теме. Исследование построено на принципах историзма и объективности с использованием историко-сравнительного, дедуктивного и ретроспективного методов. Объектом исследования являются крестьяне поколения «революционного перелома», родившиеся в конце XIX в. и принимавшие активное участие в общественно-политической жизни в 1905-1930-е гг. (по классификации Ю. А. Левады). Исследование построено на широкой источниковой базе как опубликованных, так и впервые вводимых в научный оборот архивных материалах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Российского государственного архива экономики (РГАЭ) и Государственного архива социально-политической истории Тамбовской области (ГАСПИТО). Первоочередное значение отводилось анализу писем и жалоб крестьян поколения «революционного перелома», а также изучению отчетов и сводок Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) о настроениях советской деревни в период коллективизации. Авторы отмечают необходимость создания классификации риторики по содержанию, отражавшей по преимуществу пассивное недовольство крестьян политикой коллективизации. Во-первых, ностальгическая риторика, связанная с патриархальными корнями русского крестьянства, в исторической памяти которого патерналистское самодержавие выглядело лучше, чем чужая и отчуждающая советская власть. Во-вторых, сравнительная риторика, проводящая параллели между политикой коллективизации и «военного коммунизма», в основе которой лежало категорическое неприятие действий советской власти и сравнение их с бандитизмом. В-третьих, риторика обреченности, отсутствие удовлетворительной исторической перспективы крестьянской жизни, прежде всего, в аспекте социально-экономической автономии и даже выживаемости. В-четвертых, элементы самоанализа, объясняющие собственное поведение крестьянства, вынужденного идти на уступки противоречащей его интересам советской власти. Анализ источников позволяет утверждать, что риторически протест крестьянства против политики коллективизации сводился к пассивным формам сопротивления. Обескровленному репрессиями крестьянству не оставалось ничего, кроме ностальгических жалоб, а редкие смелые заявления о выходе из колхоза тонули в бесчисленном множестве традиционного для русской крестьянской культуры смирения и плача нарастающего чувства обреченности и пораженческого признания необходимости подчиниться инициативам власти.

Abstract

The Soviet policy of collectivization, which sought to forcibly bring the regime of agriculture functioning in accordance with general political course on total control and authorities dictate, could not but cause discontent among the peasant population leaning to balanced autonomy. The article examines the phenomenon of peasant anti-Soviet pessimism, expressed in anti-collectivist rhetoric of the agrarian class representatives. A number of studies on the problems of public sentiments of peasants in the days of collectivization have analyzed various aspects of this problem, however, its rhetorical aspect remains poorly studied, although it significantly complements fragmented socio-psychological portrait of the Soviet village during the collectivization. The study is to eliminate this gap in scientific knowledge. It is built on the principles of historicism and objectivity, uses historical-comparative, deductive and retrospective methods. Its object is peasants of the “revolutionary turning point” generation, born in late 19th century, who took an active part in social and political life in the 1905-1930s (following Yu. A. Levada’s classification). The study is based on a wide array of both published and newly introduced archival materials from the State Archive of the Russian Federation (GARF), the Russian State Archive of Socio-Political History (RGASPI), the Russian State Archive of Economics (RGAE), and the State Archive of Socio-Political History of the Tambov Region (GASPITO). It focuses on the analysis of letters and complaints of peasants of the “revolutionary turning point” generation and on the study of reports of the Joint State Political Directorate (OGPU) on the sentiments of the Soviet village during collectivization. The authors underscore the need to create a classification of rhetoric by its content, reflecting passive dissatisfaction of the peasants with the collectivization policy. Primarily, there was nostalgic rhetoric associated with patriarchal roots of the Russian peasantry, in whose historical memory paternalistic autocracy looked better than foreign and alienating Soviet power. Secondly, there was comparative rhetoric drawing parallels between the policy of collectivization and “war communism,” based on point-blank rejection of the actions of Soviet government and their comparison with banditry. Thirdly, there was rhetoric of doom in absence of any satisfactory historical prospect for peasant life, meaning its socio-economic autonomy, as well as survival. Fourthly, there were elements of introspection explaining the behavior of peasants forced to make concessions to the Soviet government contrary to their own interests. Analysis of sources suggests that rhetorically peasants’ protest against the collectivization was reduced to passive forms of resistance. Nothing remained to the exsanguinated peasantry, but nostalgic complaints; rare bold statements about leaving kolkhozes were drowned in humility, traditional for the Russian peasant culture, and bemoaning the growing sense of doom and defeatist recognition of the need to obey the authorities’ initiatives.

Ключевые слова

Исторические источники, советская деревня, коллективизация, поколение «революционного перелома», крестьянское сопротивление, крестьянский пессимизм, антисоветская риторика, социальное поведение.

Keywords

Historical sources, Soviet village, collectivization, “revolutionary turning point” generation, peasant resistance, peasant pessimism, anti-Soviet rhetoric, social behavior.

Крестьянское сопротивление советской власти на разных исторических этапах находило свое выражение в различных формах социальной активности. В большинстве работ, посвященных проблеме общественных настроений крестьянства, рассматриваются лишь отдельные сюжеты проявления протестных настроений в советской деревне, что не позволяет представить картину взаимоотношений власти и крестьянства в целом. Для этого необходим еще один важный фрагмент, который подразумевает обращение к характеру антисоветской риторики в контексте пессимистических настроений в деревне. Социальное поведение и политическая культура крестьянства в годы коллективизации исследованы в работах А. П. Евдокимова, Т. Д. Надькина и И. А. Кузнецова. На материалах Козловского округа Центрально-Черноземной области исследован характер крестьянского сопротивления в годы коллективизации в работе В. Б. Безгина и В. П. Николашина.

В годы коллективизации антисоветский крестьянский пессимизм входил в противоречие с духом социалистического строительства, выражавшегося в мажорных лозунгах советской власти, призывавшей в трудовом порыве создавать великое и светлое будущее. Требования советской власти жертвовать личными интересами во имя общественных зачастую болезненно воспринималось традиционным сознанием крестьян, сопротивлявшихся коллективизации. Это обстоятельство наряду с серьезными материальными трудностями становились объектами антисоветской пессимистической риторики.

Ностальгическая риторика. Одним из источников возникновения недовольства крестьян политикой правящей партии было сравнение условий сельской жизни на начальном этапе коллективизации с дореволюционными порядками. Так, крестьянин Степанов заявлял: «До революции никаких агентов в села не посылали, газеты об этом ничего не писали, а теперь только и видишь – осенняя кампания, весенняя кампания, а толку от этого ни на грош нет». Весьма показательны рассуждения крестьянина Егорова: «Ну и жизнь в деревне! Коммунисты загребли у колхозников все подчистую, как бандиты или пугачевщина. Разве это при Николае было?». В селе Архангельском Кузнецкого округа на общем собрании по вопросу коллективизации бедняк говорил: «Вы грабите крестьян и всех кулаков ограбили, что они вам сделали? Мы при царе жили лучше, колхозы – это петля». Как видим в годы коллективизации многие крестьяне, имевшие опыт сознательной жизни при царской власти, стали давать весьма позитивные оценки дореволюционным порядкам.

Протестные настроения крестьян. Недовольство крестьян коллективизацией в большинстве случаев находило свое выражение в нежелании сельчан вступать в колхоз. Выразительно в этом отношении рассуждение крестьянина Казадаева: «Дураков мало найдется идти в колхозы. Это и есть советская барщина. И в случае если загонят силой, откажусь от земли, она мне не нужна». Свое нежелание вступать в колхоз бедняк Стриевский выражал следующим образом: «Колхоз – это позор для честного человека. Умру, да не пойду в него». Некоторые сельские жители пускали в ход и более радикальные заявления. Так, крестьянин Французов говорил: «Я в колхоз не хочу и не пойду. Будут надоедать – возьму оружие и застрелюсь. Надоело мне это насилие и голодовка крестьян».

На фоне нараставшего на селе недовольства распространенным явлением становились слухи о реставрации дореволюционных порядков. Показательны настроения крестьянина Матышина: «Вот вам и советская власть. Вновь отдают помещикам земли и имения, уже есть приказ правительства, по которому все что мы настроили в селах нужно возвратить помещикам». Не менее радикально выражался середняк деревни Колбинка Аткарского округа: «Убей меня – в колхоз не пойду, потому что это будет крепостное право, и мы, крестьяне, кроме угнетения ничего хорошего не получим». Еще более иллюстративны настроения зажиточного крестьянина Ненашева: «В колхоз не входите, так как колхозы – крепостное право». Характер подобных настроений свидетельствует об отождествлении в сознании крестьян поколения «революционного перелома» начавшейся коллективизации с крепостничеством, иными словами, с худшим из того, что было в период царизма.

Новый «военный коммунизм»: от недовольства к обреченности. Перегибы в ходе коллективизации и бедственное положение колхозников стимулировало рост недовольства советской властью среди сельчан. Многие крестьяне во время разговоров не стеснялись использовать «яркие» эпитеты, характеризующие их отношение к советской власти. К примеру, крестьянин Шустов заявлял: «Власть создана для коммунистов, рабочие и крестьяне как раньше жили в кабале, так и сейчас. Нигде ничего нет, в организуемых колхозах скот дохнет, колхозники сидят без хлеба, к концу пятилетки можно будет сдохнуть от голода». Назначенный председателем колхоза крестьянин Незнанов так выражал свое недовольство: «Грабители! Довольно пить мужицкую кровь. Своими мероприятиями загнали мужика в могилу». Похожие настроения были присущи его односельчанину крестьянину Аббакумову: «Грабители! Душите крестьян, не даете нормально жить!». Как видим, значительная часть недовольных крестьян считала высшее руководство страны основным виновником возникших продовольственных трудностей.

Между тем были среди крестьян и те, кто находил сходство между политикой советской власти на селе в период коллективизации и политикой военного коммунизма. Так, крестьянин Новиков говорил: «Прошло 13 лет, а улучшений все нет. В 1921 г. коммунисты расстреливали и мучали в тюрьмах, а теперь мучают в колхозах». Среди крестьян деревни Рапьевка часть середняков не поддерживала мероприятий советской власти, сравнивая их с чрезвычайной политикой периода Гражданской войны. Были примеры проведения сельчанами более иллюстративных исторических параллелей. В частности, крестьянин-отходник Фролов в присутствии группы рабочих говорил: «Нынешний год (1931 г.) в колхозах весь хлеб сгнил-пропал. Работать некому, а советская власть забирает последнее у мужика. Это не власть, а грабители, как банда в 1921 г.».

Особое недовольство на селе вызывали методы, используемые местными органами власти в ходе раскулачивания. Насильственное изъятие собственности и продовольствия весьма болезненно воспринималось общественным сознанием сельчан. Вот характерный отрывок из разговора крестьянина Селиванова: «В деревне грабеж, местные власти приходят к мужику, лазят по закромам и сундукам, описывают последний хлеб». Рассуждая об условиях жизни на начальном этапе коллективизации, крестьянин Бернштейн в своем письме отмечал: «Погибла свобода, а жизнь населения сведена на карточку».

Сопротивление и вынужденный компромисс. Очевидно, что произвол и беззаконие, творившиеся в ходе коллективизации, стимулировали рост недовольства и сопротивления со стороны крестьян, которые нередко принимали агрессивные формы крестьянского протеста. Можно предположить, что обострившаяся классовая борьба стала способом выражения накопившихся обид деревенской бедноты и соответствующей реакции со стороны зажиточных крестьян. К примеру, в деревне Ольгино Брянской губернии «кулак» Жижин совершил покушение на убийство члена избиркома, после лишения его избирательных прав. Похожие настроения наблюдались в селе Княже-Байгора Козловского округа, где зажиточный крестьянин Луговский пригрозил комсомольцу: «Если ты будешь лишать наших, то смотри – с моста сброшу».

Сопротивление деревенской бедноты вступлению в колхозы в ряде случае было вызвано обострившимися классовыми противоречиями внутри крестьянского социума. Весьма характерны заявления группы бедняков и середняков Мелитопольского округа: «Надо выходить из колхозов, нам здесь места нет, так как кулаки и махновцы засели в колхозе и издеваются над нами… Ведь мы, бедняки, раньше ходили к нему с поклонами, и теперь мы от него зависим, такой колхоз нам не нужен!».

Разочарование политикой большевиков на селе было присуще не только зажиточной части крестьянства, но и многим беднякам и батракам. Содержание их писем и обращений во власть свидетельствуют о непонимании активизировавшейся борьбы с «кулаками». К примеру, батрак Ульянов отмечал: «У нас в Сибири и Уральской области в 1930 г. середняков признают за кулаков, которые никогда не эксплуатировали чужой труд, ничем и никогда не торговали, а жили и раньше и сейчас своим трудом». Похожие рассуждения проводил бедняк Подобедов: «Кулаки и вообще зажиточные крестьяне во время империалистической войны реквизициями разорены, а после разными поборами окончательно уничтожены. Остались настоящие труженики и неутомимые работники».

Многие крестьяне поколения «революционного перелома» усматривали в принудительной коллективизации повторение грабительской политики «военного коммунизма», а саму власть отождествляли с бандитскими группировками. Крестьянство видело, что подобной политике государства, отнимающей у них будущее, невозможно было что-либо противопоставить, в результате чего нарастало чувство обреченности, а следствием этого был отказ от активного сопротивления и переход к невольному компромиссу с властью. Политика коллективизации усилила конфронтацию внутри крестьянского сословия, способствуя окончательному разрушению традиционного общинного мировоззрения крестьян, сведя на нет и традиционную культуру крестьянского бунта, русской вольницы.

Список литературы

Безгин, В. Б., Николашин, В. П. Политика коллективизации и крестьянское сопротивление (по материалам Козловского округа Центрально-Черноземной области) // Научный диалог. – 2019. – № 6. – С. 243–259.

Евдокимов, А. П., Надькин, Т. Д. Социальное поведение крестьянства Мордовии в конце 1920-х – первой половине 1930-х гг.: от конфронтации к адаптации // Гуманитарные науки и образование. – 2014. – № 4. – С. 153–156.

Кузнецов, И. А. Политическая культура крестьянства и политический режим в СССР в 1920 – 1930-е гг. // Государственная власть и крестьянство в XIX –начале XXI века. – Коломна: Московский государственный областной социально-гуманитарный институт, 2013. – С. 482-484.

References

BEZGIN, V. B., NIKOLASHIN, V. P. Collectivization policy and peasant resistance (based on materials from the Kozlovsky district of the Central Black Earth region). IN: Nauchnyi dialog, 2019, no. 6, pp. 243–259.

EVDOKIMOV, A. P., NADKIN, T. D. Social behavior of the peasantry of Mordovia in the late 1920s – the first half of the 1930s: From confrontation to adaptation]. IN: Gumanitarnye nauki i obrazovanie, 2014, no. 6, pp. 153–156.

KUZNETSOV, I. A. The political culture of the peasantry and the political regime in the USSR in the 1920-1930s. IN: State power and the peasantry in the 19th – early 21st century. Kolomna, 2013, pp. 482–484.

Сведения об авторах

Якимов Кузьма Александрович, кандидат исторических наук, Тамбовский государственный технический университет, кафедра истории и философии, доцент, г. Тамбов, Российская Федерация, 8-953-707-30-73, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Вязинкин Алексей Юрьевич, кандидат философских наук, доцент, Тамбовский государственный технический университет, кафедра истории и философии, доцент, г. Тамбов, Российская Федерация, 8-920-231-57-62, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

About the authors

Yakimov Kuzma Aleksandrovich, PhD in History, Tambov State Technical University, associate professor, Tambov, Russian Federation, +7-953-707-30-73, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Viazinkin Aleksei Yurievich, PhD in Philosophy, associate professor, Tambov State Technical University, assistant professor, Tambov, Russian Federation, +7-920-231-57-62, Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Сведения о грантах

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22 -18-00132, https://rscf.ru/project/22-18-00132/

Grant information

The study has been supported by the Russian Science Foundation grant no. 22-18-00132, https://rscf.ru/project/22-18-00132/

В редакцию статья поступила 30.01.2023 г., опубликована (для цитирования):

Вязинкин, А. Ю., Якимов, К. А. Крестьянский пессимизм в годы коллективизации 1920-1930-х гг.: антисоветская риторика поколения «революционного перелома» // Вестник архивиста. – 2023. - № 3. – С. 753-764. doi 10.28995/2073-0101-2023-3-753-764

Submitted 30.01.2023, published (for citation):

VYAZINKIN, A. Yu., YAKIMOV, K. A. Krest'yanskii pessimizm v gody kollektivizatsii 1920-1930-kh gg.: antisovetskaya ritorika pokoleniya “revolyutsionnogo pereloma” [Peasant Pessimism in the Days of Collectivization (1920-1930s): Anti-Soviet Rhetoric of the “Revolutionary Turning Point” Generation. In Russ.]. IN: Vestnik arhivista / Herald of an Archivist, 2023, no. 3, pp. 753-764. doi 10.28995/2073-0101-2023-3-753-764